тётя Эмили забрела в лес, когда этого делать не следовало или зашла туда, как лунатик, во сне, на что она всегда намекала, и что с того? Что меня завораживало в Зенобии — она была бесшабашной. Она делала и говорила такое, чего не смел никто другой. Хотя все мы беседуем с Теми Кто В Воздухе или поднимаем мертвецов на наших празднествах и ожидаем прихода диковинных богов, обитатели Хоразина (в Пенсильвании, а не того, что в Библии проклял Иисус и что находится где-то в другом месте) представляют собой довольно заурядную унылую массу.
Кроме Зенобии.
Насколько помню, это был необычно знойный летний полдень и Старейшина Авраам (который, вне всяких сомнений, и правда живёт уже тысячу лет) снова завёл рассказ, уже уйму раз слышанный нами прежде — про то, как он однажды, ещё ребёнком, видал Шарлеманя, и про то, что текущая во всех нас священная и таинственная кровь нашей древней расы, древнее даже Шарлеманя, и через эту кровь все мы сможем измениться и обрести своё место в новом мире, когда Землю очистят от всего прочего (бубубу-бубубу). Я то водил пальцами ног по пыльному полу, то таращился в растрескавшийся потолок и пытался вообразить, что трещины — это горы и реки, а передо мной карта земель, жутко далёких от нашей маленькой деревушки, Зенобия же просто ёрзала на скрипящей скамье в ряду передо мной.
Как только мы смылись из молитвенного дома, она вцепилась мне в руку. Нам удалось пробраться по краешку толпы в лес и Зенобия сказала: — Давай, Авель! Хочешь глянуть на кое-что крутое?
Конечно, я хотел, но понятия не имел, что взбрело ей на ум; она всегда меня удивляла; так что позволил Зенобии тащить меня дальше. Она едва не выдернула мне руку из сустава. Зенобия вела себя очень оживлённо, пинала недавно опавшие листья и шумела напропалую, но даже она утихла, когда мы вошли в Лес Костей — кошмарное местечко, пусть даже ты вырос в Хоразине и приходил сюда на зимние празднества, когда подвешенные кости — некоторые от животных, некоторые нет — громыхают в древесных ветвях и раскачиваются на ветру, а некоторые из нас, наиболее склонные к пророчествам, могли истолковывать эти звуки, словно оракул.
Этим днём кости висели спокойно, а мы шли тихо и я чувствовал в земле присутствие тварей — кое-кто из них был нашими предками, кое-кто — иными, и даже огромных фигур, что, будто выпрыгивающие киты, выныривали из почвы во время некоторых из самых великих зимних ритуалов. Сегодня всё было спокойно. Я погружал пальцы ног в холодную грязь и чувствовал, что эти существа там, но они неподвижны.
Потом мы дошли до Ложбинного Края и я малость занервничал. Детей особенно предостерегают не заходить сюда, потому что тут встречается Иной Народец — те, чьё изменение не вполне удалось или, по меньшей мере, изменившихся настолько, что больше не могли оставаться среди людей. У меня был ещё один кузен, ставший одним из них, но он удалился, когда мне было четыре года, так что я его совсем не знал. Как бы там ни было, Иного Народца даже нам стоит опасаться, а некоторые люди, столкнувшись с ним, возвращались покалеченными или безумными. (Ну да, и такое бывает).
Но в этом-то и была самая крутизна, и Зенобия повела меня туда. Ложбинный Край действительно полон ложбин, ландшафт там пучится иззубренными холмами, в земле уйма маленьких долин и впадин, куда никогда не заглядывает солнце, а деревья толстые, обросшие мхом и, будьте уверены, их никогда не касался топор. Лесная почва состоит в основном из голой грязи и опавших с вечнозелёных растений иголок, и здесь тихо. Птицы в этом месте не поют.
Мы оба были босиком, так что спускались по довольно крутому земляному валу с большой осторожностью, цепляясь руками или ногами за грязные корни, пока не добрались до пещеры, где какое-то время пришлось идти по колдобинам, а затем по гладкой и очень холодной поверхности, вот там мне в первый раз встретился один из Иного Народца; и тогда я закричал и попытался убежать, но Зенобия рванула меня обратно, к себе и сказала: — Не пугайся. Всё пройдёт отлично, если ты будешь держаться рядом.
Тот, кого я увидел на тропе перед нами, в полумраке, в нескольких ярдах от входа в пещеру, был нагим и очень бледным. У него имелись человеческие руки и кисти, но их было чересчур много, а остальное тело смахивало на громадного червя. Лицо тоже было почти человеческим, голова полностью лысая, а потом он разинул рот, обнажил клыки и зашипел, словно кошка. Широкие ноздри раздувались. Глаза были чёрными и вполне могли оказаться незрячими.
— Они меня терпеть не могут, — пояснила Зенобия.
— Правда? (Это что, хорошая новость?)
— Помнишь, как старейшина Авраам рассказывал, что с возрастом все мы откроем свой особенный талант? Так вот, мой заставляет их держаться от меня подальше.
И точно, когда Зенобия повела меня вперёд, тварь отступила. Издали, из тьмы за её спиной послышалось шуршание. Там были ещё твари. Что-то захлопало и пролетело над нашими головами.
— Они не выносят запаха.
— Запаха?
— Моего. — Она показала подмышку. Я наклонился понюхать. Зенобия шлёпнула меня и буркнула: — Не хами!
— Но ты же сказала…
— Это амбре. Как-то я отыскала это слово. Феромоны. Наверное, вот что это такое. У Иного Народца очень хорошее чутьё, как у собак. У меня феромоны, которые им по-настоящему не нравятся: от моего пота, дыхания, всего, к чему я прикасаюсь, дышу или плюю, они держатся подальше. Это касается и тебя, пока ты рядом со мной.
— А если ты не будешь касаться?
— Тогда они не станут держаться подальше.
Что-то завыло из глубины пещеры. Что-то другое вроде как запело. Хотел бы я иметь под рукой фонарик, но Зенобия просто шла наощупь и вела меня, как будто понимала, куда идти, знала каждый шаг и много раз была тут прежде.
Опять-таки, быть может, во тьме скрывалось такое, что даже ей не хотелось увидеть.
